Неточные совпадения
«Женщины — не
уважают ее: певичка, любовница
старика. Но она хорошо держится».
— И я ему тоже говорила! — заметила Татьяна Марковна, — да нынче бабушек не слушают. Нехорошо, Борис Павлович, ты бы съездил хоть к Нилу Андреичу:
уважил бы
старика. А то он не простит. Я велю вычистить и вымыть коляску…
— Да мы разве не
уважаем тебя? — сказал
старик. — Нам тебя нельзя не
уважать, потому мы у тебя в руках; ты из нас веревки вьешь.
В дочери
старик любил самого себя, те именно душевные качества, какие
уважал в людях больше всего: прямоту характера, честность и тот особенный склад душевности, какая так редко встречается.
— Как хотите, Сергей Александрыч. Впрочем, мы успеем вдоволь натолковаться об опеке у Ляховского. Ну-с, как вы нашли Василья Назарыча? Очень умный
старик. Я его глубоко
уважаю, хотя тогда по этой опеке у нас вышло маленькое недоразумение, и он, кажется, считает меня причиной своего удаления из числа опекунов. Надеюсь, что, когда вы хорошенько познакомитесь с ходом дела, вы разубедите упрямого
старика. Мне самому это сделать было неловко… Знаете, как-то неудобно навязываться с своими объяснениями.
— Вот уж что хорошо, так хорошо… люблю!..
Уважила барышня
старика… И рубашечка о семи шелках, и сарафанчик-расстегайчик, и квасок из собственных ручек… люблю за хороший обычай!..
К Ечкину
старик понемногу привык, даже больше — он начал
уважать в нем его удивительный ум и еще более удивительную энергию. Таким людям и на свете жить. Только в глубине души все-таки оставалось какое-то органическое недоверие именно к «жиду», и с этим Тарас Семеныч никак не мог совладеть. Будь Ечкин кровный русак, совсем бы другое дело.
Положим,
старик уважал Оникова «по отцу», но это не мешало быть ему «мальчишкой» и «щенком».
Родион Потапыч был рад, что подвернулась баушка Лукерья, которую он от души
уважал. Самому бы не позвать попа из гордости, хотя
старик в течение суток уже успел одуматься и давно понял, что сделал неладно. В ожидании попа баушка Лукерья отчитала Родиона Потапыча вполне, обвинив его во всем.
— Вчера у меня был Родион Потапыч, — заговорил Карачунский без предисловий. — Он ужасно огорчен и просил меня… Одним словом, вам нужно помириться со
стариком. Я не впутался бы в это дело, если бы не
уважал Родиона Потапыча… Это такой почтенный
старик, единственный в своем роде.
— Нельзя же, Нюрочка, упрямиться… Нужно идти к бабушке. Ручку у ней поцелуй… Нужно
стариков уважать.
— Пусть переселяется, Петр Елисеич, а мое дело — сторона… Конешно, родителев мы должны
уважать завсегда, да только старики-то нас ведь не спрашивали, когда придумали эту самую орду. Ихнее это дело, Петр Елисеич, а я попрежнему…
Annette говорит, что деньги пришлют и что я должен
уважить страсть нашего
старика к часам, которых у меня теперь трое.
— Батюшки! Батюшки! Русью дух пахнет, и сам Гуфеланд наш здесь! — закричал знакомый голос, прежде чем Розанов успел снять калоши, и вслед за тем
старик Бахарев обнял Розанова и стал тыкать его в лицо своими прокопченными усищами. — Ай да Дмитрий Петрович! Вот
уважил, голубчик, так
уважил; пойдемте же к нам наверх. Мы тут, на антресолях.
Отец с матерью старались растолковать мне, что совершенно добрых людей мало на свете, что парашинские
старики, которых отец мой знает давно, люди честные и правдивые, сказали ему, что Мироныч начальник умный и распорядительный, заботливый о господском и о крестьянском деле; они говорили, что, конечно, он потакает и потворствует своей родне и богатым мужикам, которые находятся в милости у главного управителя, Михайлы Максимыча, но что как же быть? свой своему поневоле друг, и что нельзя не
уважить Михайле Максимычу; что Мироныч хотя гуляет, но на работах всегда бывает в трезвом виде и не дерется без толку; что он не поживился ни одной копейкой, ни господской, ни крестьянской, а наживает большие деньги от дегтя и кожевенных заводов, потому что он в части у хозяев, то есть у богатых парашинских мужиков, промышляющих в башкирских лесах сидкою дегтя и покупкою у башкирцев кож разного мелкого и крупного скота; что хотя хозяевам маленько и обидно, ну, да они богаты и получают большие барыши.
— Да ты, дедушко, опять сходи попроси, — вступается ямщик, — дядя Онисим
старик любезный: ты
уважь его, сходи в другой раз; он даст, как не дать!
Я знаю, вы, молодежь нынешнего века, уж не считаете родство и не любите
стариков; но вы меня послушайте, старую тетку, потому что я вас люблю, и вашу maman любила, и бабушку тоже очень, очень любила и
уважала.
«Как увидал я этого
старика, — говорил М-кий, — седого, оставившего у себя на родине жену, детей, как увидал я его на коленях, позорно наказанного и молящегося, — я бросился за казармы и целых два часа был как без памяти; я был в исступлении…» Каторжные стали очень
уважать Ж-го с этих пор и обходились с ним всегда почтительно.
Он прибыл в острог с год передо мною вместе с двумя другими из своих товарищей — одним
стариком, все время острожной жизни денно и нощно молившимся богу (за что очень
уважали его арестанты) и умершим при мне, и с другим, еще очень молодым человеком, свежим, румяным, сильным, смелым, который дорогою нес устававшего с пол-этапа Б., что продолжалось семьсот верст сряду.
— А, батюшки, да они еще и сознаются! А, окаянные…
Стариков уважать надо!
— Ты меня прости, ведь я не больно потрепала тебя, я ведь нарочно! Иначе нельзя, — дедушка-то
старик, его надо
уважить, у него тоже косточки наломаны, ведь он тоже горя хлебнул полным сердцем, — обижать его не надо. Ты не маленький, ты поймешь это… Надо понимать, Олеша! Он — тот же ребенок, не боле того…
Слова — полиция, обыск, тюрьма, суд, Сибирь, — слова, постоянно звучавшие в их беседах о гонении за веру, падали на душу мне горячими углями, разжигая симпатию и сочувствие к этим
старикам; прочитанные книги научили меня
уважать людей, упорных в достижении своих целей, ценить духовную стойкость.
Если ты нас,
стариков, так заочно полюбила и
уважаешь, то и мы тебя полюбили; а при свиданье, бог даст, и еще больше полюбим, и будешь ты нам, как родная дочь, и будем мы радоваться счастию нашего сына Алексея».
Хворал все больше и больше, а все просил не отправлять в больницу. Я за него резал его кубики и с кем-нибудь из товарищей из других пар ссыпал и его и свои на рамы. Все мне охотно помогали, особенно Суслик, —
старика любила и
уважала вся казарма.
Он не переставал хвастать перед женою; говорил, что плевать теперь хочет на
старика, в грош его не ставит и не боится настолько — при этом он показывал кончик прута или соломки и отплевывал обыкновенно точь-в-точь, как делал Захар; говорил, что сам стал себе хозяин, сам обзавелся семьею, сам над собой властен, никого не
уважит, и покажи ему только вид какой, только его и знали: возьмет жену, ребенка, станет жить своей волей; о местах заботиться нечего: местов не оберешься — и не здешним чета!
— Ступай, дедушка! Ступай! — весело кричал парень. — Батюшка говорит — можно!.. Отпустил меня…
старик, говорит, хороший; можно, говорит,
уважить… так и сказал… Ступай, дедушка!
Серебряков(поцеловав дочь). Прощай… Все прощайте! (Подавая руку Астрову.) Благодарю вас за приятное общество… Я
уважаю ваш образ мыслей, ваши увлечения, порывы, но позвольте
старику внести в мой прощальный привет только одно замечание: надо, господа, дело делать! Надо дело делать! (Общий поклон.) Всего хорошего! (Уходит.)
— Как же! — любезно усмехаясь, сказал
старик. — К этому товару привыкаешь, любишь его, ведь не дрова, произведение ума. Когда видишь, что и покупатель
уважает книгу, — это приятно. Вообще-то наш покупатель чудак, приходит и спрашивает — нет ли интересной книги какой-нибудь? Ему всё равно, он ищет забавы, игрушечку, но не пользу. А иной раз бывает — вдруг спросит запрещённых книг…
Ведь ты его
уважаешь, высоко ценишь… Он, правда, некрасивый, но он такой порядочный, чистый… Ведь замуж выходят не из любви, а только для того, чтобы исполнить свой долг. Я, по крайней мере, так думаю, и я бы вышла без любви. Кто бы ни посватал, все равно бы пошла, лишь бы порядочный человек. Даже за
старика бы пошла…
Акулина Ивановна. Эх, братцы! Нехорошо у нас… За что
старика обидели? Все надутые, все недовольные… а он — стар, ему покой нужен… его
уважать надо бы… Ведь отец… Пойду к нему. Палагея, ты вымой посуду-то…
Еще мусье говорит:"уважение к заслугам, чинам, достоинствам, а в особенности к старости — вздор, ни с чем не сообразно, не должно быть терпимо даже. Каждый должен себя ценить выше всего и смотреть на всех как на нечто, могущее быть только терпимо.
Старики же? фи! они не должны требовать никакого к себе внимания. Ведь они
старики: а что старо, то негодно к употреблению. Глупое правило у русских:
уважать родителей есть также вздор. И что это родители? — те же
старики!.."
Андросов был честный
старик, которого
уважали и любили за доброту и справедливость, ибо он «близко-помощен» был ко всем народным бедствиям.
Уважали ему, конечно, во всякое время, потому что был
старик справедливый.
Дядя Никон. Вот это, брат, так… ладно…
Стариков, брат,
уважай… На стариковском, значит, разуме свет держится, аки на китах-рыбах, — верно!
— Говорил, да! — крестясь, молвил
старик и, загибая пальцы рук, начал считать: — Ну, учитель, это ничего, человек полезный, сельское дело знает и законы. И Яков Ильич — ничего, барин хозяйственный. А какой тебе друг Стёпка Рогачёв? Бобылкин сын, батрак, лентяй, никого не
уважает… Мать — колдунья…
Будь терпелив, читатель милый мой!
Кто б ни был ты: внук Евы иль Адама,
Разумник ли, шалун ли молодой, —
Картина будет; это — только рама!
От правил, утвержденных стариной,
Не отступлю, — я
уважаю строго
Всех
стариков, а их теперь так много…
Не правда ль, кто не стар в осьмнадцать лет
Тот, верно, не видал людей и свет,
О наслажденьях знает лишь по слухам
И предан был учителям да мукам.
— Я его
уважаю, хороший
старик. Умный, священное писание знает.
— А то кто же? Конечно, я! — весело отвечал
старик, видимо любуясь своим племянником, очень походившим на покойного любимого брата адмирала. — Третьего дня встретился с управляющим морским министерством, узнал, что «Коршун» идет в дальний вояж [Моряки старого времени называли кругосветное путешествие дальним вояжем.], и попросил… Хоть и не люблю я за родных просить, а за тебя попросил… Да… Спасибо министру,
уважил просьбу. И ты, конечно, рад, Володя?
— Вот! Это так! Хорошо! — детски-радостно воскликнул
старик. — Вас можно
уважать! Он вот — солдат, вы — офицер. На службе он вам обязан дисциплиной, а тут вы оба люди, больше ничего. И никакого от этого вреда нету! Вон у японцев солдаты вместе с офицерами сидят, вместе курят, — а ка-ак они вас лупили!..
— Для каждого, кто знает и…
уважает баронессу фон Армфельдт, — подчекнул последний глагол
старик.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre, [дурного тона.] но который был любим и
уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своею жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков-родителей.
На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к
старикам, которое как будто говорит старому поколению: «
уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё-таки за нами будущность».